RUS.TVNET.LV: “Опера — грубый бизнес”

Певица Марина Ребека: “Опера — грубый бизнес”

Латвийской сопрано Марине Ребеке рукоплещут лучшие залы Европы и мира, и сам Пласидо Доминго почитает за честь петь с ней дуэтом. Недавно Марина выступила на фестивале Šalc в Цесисе, а 29 июля вместе с латвийскими певцами исполнит жемчужины мировой музыки на гала-концерте оперного праздника в Сигулде. Услышим мы ее и осенью — на большом концерте к столетию Латвии. Русскому TVNET певица рассказала о том, почему, несмотря на европейскую известность, предпочитает жить в Латвии и зачем решила открыть собственную компанию звукозаписи.

Путь Марины Ребеки к вершинам славы не был усеян розами. В 13 лет, услышав оперу «Норма», девушка сообщила родным: «Стану оперной певицей». И еще больше укрепилась в этом желании, слушая как поет Паваротти в составе Трех теноров на футбольном чемпионате мира. «Для меня его голос был — как глоток свежей воды», – вспоминает Марина.

Пережив провал на вступительном экзамене в Музыкальную академию, Марина поступила в музыкальное училище им. Язепа Мединя. Выучила итальянский, уехала осваивать мастерство в Парму, оттуда перевелась в Рим и … потеряла голос. Римские педагоги видели ее голос по-разному и предлагали петь несовместимые друг с другом партии. «Если ты поешь одновременно Царицу ночи и Тоску, голос пропадает. — объясняет Марина. — Но оба педагога не захотели взять на себя ответственность, заявив мне: «Это твои проблемы». Я итак не люблю музыкальных педагогов. А после этого уверилась в том, что свой путь должна выстраивать сама”.

Выход из ситуации Марина нашла в самообразовании: слушала мастер-классы на Youtube, сама подбирала себе репертуар. «Было очень сложно, после долгих усилий оказаться у разбитого корыта, ведь родители меня поддерживали, работая как сумасшедшие. Оказалось, что я могу рассчитывать только на себя». Со временем певица восстановила голос и стала ездить на конкурсы. Постепенно о Ребеке узнали в оперном мире. Сегодня она выступает на главных сценах Европы и Америки — в Метрополитен-опере и Карнеги-холле в Нью-Йорке, в лондонском Ковент-Гардене, миланской Ла Скала в Баварской государственной опере, в Венской и Цюрихской опере. Но и родную Латвию не забывает.

Марина, оперу многие считают архаичным жанром. Какова, по-вашему, сегодня главная миссия оперы?

Мы ходим в оперу, чтобы отключиться от повседневной жизни. Задача оперы — передать идею, настроение, перенести в другую реальность, чтобы зритель что-то необычное пережил.

Если музыкант тронул сердце — цель достигнута. Помните, все мы в детстве любили сказки? И оперу воспринимаем как своего рода сказку.

В Европе на оперу люди идут подготовленными, часто идут на известные имена. У японцев другой подход: им не так важно имя, они не гонятся за статусом певцов. Поэтому их реакция на музыку более искренняя и живая.

Музыка сильно влияет на ваше настроение?

Любую музыку я воспринимаю как очень сильное эмоциональное оружие. Обстановку можно поменять, в зависимости от того, какую музыку вы поставите. В том числе, в магазинах. Мы недавно зашли в ГУМ в Москве, там звучала музыка из старых советских кинофильмов. Это было так здорово! Мелочь, но меняет всю атмосферу.

Какими бы умными мы себя не считали, мы все-таки частично животные. Когда кто-то плохо поет, нам становится неуютно. Доказано, что, когда мы слушаем музыку, наши связки пассивно повторяют движение связок певцов.

Однажды я пела в Италии в тюрьме для преступников, осужденных за тяжкие преступления, заключенных на 20 лет и более. Вокруг стояли охранники с автоматами. Казалось бы, разве зэкам до оперы?

Я говорила с Джойс Дидонато (известная меццо-сопрано – прим. авт.), которая пела в тюрьме в Америке. Мы сошлись на том, что для заключенных наши концерты были очень сильным переживанием. После ее концерта один из зэков начал писать музыку и очень хорошую, даже решил сочинить оперу. Настолько велика сила воздействия!

Режиссеры любят осовременивать оперные сюжеты, это помогает привлечь публику в залы?

Иногда это работает, иногда нет. Но важно не оттолкнуть молодого зрителя от оперы. В Метрополитен опере на «Богеме» и на «Турандот» в постановке Франко Дзифирелли залы всегда полны. На «Турандот» открывается занавес, и у вас челюсть отвисает оттого, что на сцене 200 человек, от грандиозности декораций и костюмов. Вы погружаетесь в другую реальность… Мне кажется, что классические костюмные постановки с сильной игрой и хорошим пением — одна из прелестей жанра. Вторая прелесть — чистота воздействия. У меня много было современных постановок. Но зачастую они рождают у зрителей плохие ассоциации.

Например, молодой человек приходит на оперу Моцарта, видит насилие на сцене, и великая музыка у него впредь будет ассоциироваться с насилием и ужасом. Часто режиссеры прибегают к скандалам, чтобы завлечь публику в оперу.

В Европе нередко люди ходят в театр, чтобы «букать» — показать свое недовольство. Но покупая билеты на спектакли, они как-раз поддерживают то, что хотят опротестовать.

Как вам кажется, детей стоит приучать к оперной музыке? Трехчасовые спектакли мало кто из них может выдержать.

Детям полезно слушать классику. Потому, что во время прослушивания в мозгу возникают новые нервные связи. Есть произведения, на которые во всем мире реагируют одинаково: Lacrimosa Моцарта и его 21-й фортепианный концерт, «Адажио» Альбинони, «Реквием» Верди. Значит, есть формула гениальности. Но как ее объяснить?

Опероманы — в основном люди зрелого и пожилого возраста. Почему так мало молодежи среди зрителей?

Это результат неправильной работы оперных театров. Это значит, у них не было постановок для детей. В Италии я участвовала в спектакле «Севильский цирюльник» для детей: сначала им объясняли, что происходит на сцене, а затем мы для них пели. В Венской опере в зале убирают стулья, дети садятся на пол и смотрят «Волшебную флейту» в неформальной обстановке. У нас на «Щелкунчик» я свою дочку Катю сколько раз водила! Детям нужна зрелищность, нужна сказка. Когда мы ставили «Марию Стюарт» в Латвии, мы пригласили полный зал детей, и был успех. Хотя опера очень сложная, в основе сюжета — история смертной казни королевы. Но дети реагировали живо — им дали возможность приобщиться к истории.

Помню постановку «Травиаты» в Ганновере: три тысячи человек сидели перед сценой под открытым небом и нас слушали. А в парке нас слушали 20 тысяч человек, люди пришли в джинсах с корзинками для пикников. Когда мы закончили, они просто ревели от восторга. Значит, все-таки оперу воспринимают и любят даже без предварительной подготовки. Важно дать возможность приобщиться к искусству.

Говорят «хорошо там, где нас нет». Вы долгое время провели в Европе. Почему все-таки не уехали насовсем?

Латвия остается моим домом. Я каждый месяц приезжаю сюда, у меня здесь семья, дочка Катя, которая в этом году пойдет учиться в Rīgas Doma kora skola.

Я пожила в Италии, Германии, Австрии, Швейцарии, и у меня есть с чем сравнивать. Могу сказать, что Латвия этим странам во многом не уступает. В том числе в отношении трех главных составляющих качества жизни — продуктов питания, образования и системы здравоохранения.

У нас много проблем и грустно, что многие уезжают за границу, что плохая ситуация с банковской системой, что мало инвестиций из-за границы. Но наши люди — самое большое богатство. А также наши традиции и образование. Люди способны на многое, просто они этого не осознают. Если все будем пофигистами, мы никуда не сдвинемся. Нужно с чего-то начинать: друг к другу теплее относиться, быть человечнее.

Хотя, по моим наблюдениям, в других странах человечности еще меньше. В Италии у меня был случай: я приехала в больницу с температурой 40, а меня не приняли, просто потому, что я не успела оформить все документы. Поэтому, много лет спустя, пожив везде, я решила, что лучшее место для моего ребенка — это дом, Латвия.

Как вы обосновали для себя это решение?

Сыграли роль разные факторы. Таких детских садиков как у нас нет ни в одной стране. Еду детям готовят на месте, а не разогревают в микроволновках. Есть дневной сон, а например, в Германии и Австрии дети не спят уже с 3 лет. А ребенку нужен дневной отдых для восстановления сил. Занятия в детском садике также очень важны.

В Австрии попасть в садик сложно, группы смешаные — от 3 до 6 лет. Дети одеваются как хотят. В Германии минимум 50 % детей в садике будут из турецких семей. А турки живут, не ассимилируясь, они несут свои представления о жизни и не перенимают традиции страны. Мне кажется, это неуважение к стране.

Во многих странах родители не могут даже шлепнуть ребенка — его у вас за это отберут соцслужбы. Если соседи услышат детский крик у вас дома, они могут вызвать полицию. Вы понимаете, что ребенок не принадлежит вам. Но у толерантности тоже есть свои пределы!

Как вам кажется, Латвия в плане музыкального образования отстает от Европы?

Я много езжу и имею возможность сравнить культуры разных стран. Наша страна особенна тем, что у нас много прекрасных музыкантов. Наше музыкальное образование на очень высоком уровне. Благодаря этому наши музыканты на голову выше по сравнению с выпускниками музыкальных учреждений других стран. Нас с детства приобщают к хоровому пению, к народной песне, к опере. И у детей появляется представление о том, что такое хорошая музыка.

Нельзя рушить нашу систему музыкального образования! Наше культурное наследие дает нам возможность расти — это стоит сохранить. Не нужно во всем равняться на заграницу.

Наша история, какая бы она ни была, дает нам много привилегий. Мы можем общаться на разных языках с людьми разных культур — это огромное преимущество.

Наши жители открытостью не отличаются. Вас это не тяготит

Это стереотип. Знаете, с какими фруктами сравнивают американцев и европейцев?

Американцев сравнивают с персиком, европейцев — с арбузом. Европеец сдержанный, сразу не идет на контакт, как бы в панцире. Но когда раскрывается, мягкий и искренний. Американец наоборот — сразу тебе лучший друг, а внутри у него твердая косточка.

По мне лучше как у нас: пусть прямо скажут «не лезь в душу», чем будут фальшиво улыбаться, а потом осуждать за твоей спиной. Я понимаю наших людей — у них сложная жизнь, они сталкиваются с серьезными проблемами, да и климат нелегкий. А в душе наши люди могут быть теплыми и отзывчивыми. Нам надо друг друга больше любить и ценить.

Артисты более эгоцентричны, чем обычные люди?

Наверное, ведь на сцене надо быть уверенным в себе. Хотя были певцы, которых буквально выпихивали на сцену — Марио Дель Монако, например. Да и Мария Каллас говорила про себя, что ужасно стеснительна, но на сцене преображалась, входила в образ. Она была очень требовательна к себе и к другим.

Скажите, вы сталкивались с завистью в оперном мире?

А где ее нет? Разве среди журналистов, или политиков нет интриг? Разница в том, что мы на виду, а вы нет. Интриги есть везде. Конечно, талантливые люди могут себе их и напридумывать. Многим людям нравится придумывать интриги, чтобы жизнь казалась ярче.

В отличие от других музыкантов вы редко рекламируете себя в соцсетях. Почему?

Я не увлекаюсь фейсбуком, хочу жить своей жизнью и не нуждаюсь в дополнительной саморекламе. У меня нет цели быть мировой знаменитостью. Цель — делать то, что делаю.

Я не покупаю лайки, хотя у меня более 13 тысяч фоловеров. Некоторых приходится блокировать — за непристойные предложения и всякие гадости.

Тем не менее приятно, что в последнее время много людей приезжают на мои спектакли из Латвии — в Вену, в Мюнхен, что в разных странах мира устраивают приемы в мою честь, что люди поджидают после спектаклей. Латвия и Австрия — те страны, где я известна. А в Америку я не стремлюсь.

Правда, что в Италии самая тяжелая публика?

Да. Самая худшая публика в Парме и в Ла Скале — там обукивают певцов. Для итальянцев опера — как футбольный матч, они считают ее своим изобретением и возмущаются недостойным исполнением. Но меня в Италии принимали очень хорошо, особенно в Триесте, где Каллас дебютировала, и где я пела «Норму». Вся сцена была усыпана цветами. А в Риме — мне принесли букет 1.60 м высотой и весом 4 кг. Я не могла его унести, в нем были все возможные и невозможные цветы. Человек, приславший букет, так и остался мне неизвестным.

Вы не раз пели дуэтом с Пласидо Доминго. Какие отношения скложились у вас вне сцены?

С Пласидо мы познакомились из-за стечения обстоятельств: я в Вене пела Травиату, его пригласили как Жермона. Потом мы вместе пели “Травиату” еще не раз.

Я Пласидо очень любила с детства, но когда передо мной возник живой человек, пиетета не было. Мы с ним на ты, у нас деловые и дружеские отношения, он может позвонить мне и пригласить поучаствовать в своих концертах.

А я могу отказать, и он не обидится.

В Зальцбурге на опере “Таис” Пласидо предложил мне повторить финал. Когда я вышла, зал встал. И он меня не ревновал к сцене — он выше этого. Мы повторили финал, люди не хотели расходиться.

Ваш муж тоже из мира оперы?

Нет, он звукорежиссер из Аргентины. Он обожает мой голос, знает об опере многое, у него очень богатый опыт в поп-музыке — он работал со Стиви Уандером, с Мадонной, с компанией EMI на записи симфонической музыки. У нас много общих интересов. Когда тебя понимают и поддерживают, это очень важно.

Многие думают, что жизнь оперной дивы похожа на красивую сказку. Какова она на самом деле?

Если вы думаете, что мы сидим дома, красим ногти и примеряем бриллианты, то это не так. Жизнь сложная — мы пакуем чемоданы, вникаем в контракты, разучиваем партии по 200-300 страниц на другом языке, работая над произношением и стилем. И платья концертные мы заказываем себе сами — покупаем на свои деньги, сами делаем мейк-ап, подбираем украшения, редко когда перед концертом нам выделяют парикмахера.

А если для обложки диска снимаетесь?

Это другое. Тогда стиль звукозаписывающая компания выбирает. Сообщу вам новость: я открыла с мужем компанию звукозаписи в Америке. Но записываем мы в Европе, а звук сводим для дисков в латвийской студии.

Меня достала ситуация, когда мои коллеги, очень талантливые люди, не имеют возможности записаться. Потому что компании записывают тех, кого раскрутили много лет назад, или промоутируют сейчас.

Пример — великая певица Ольга Бородина, у нее очень мало студийных альбомов. Хотя ее знал весь мир.

Когда мой первый диск вышел, я не нашла его в витринах магазинов. Оказалось, компании звукозаписи заинтересованы, чтобы в витринах выставляли лишь альбомы определенных певцов. Мне кажется, это несправедливо, что компании звукозаписи лоббируют лишь избранных певцов. Когда раньше я работала с ними, они ставили меня перед фактом: вы записываете то и это. Пытались мне диктовать, а о каком творчестве тогда можно говорить?

То же со звуком. Ваш голос будет звучать хуже, или лучше в зависимости о того, кто делает микс. Когда мы с Роландо Виллазоном и Джойс Дидонато писали последний диск на Deutsche Grammophon, это было гениально. Но когда мне прислали первый вариант записи — это было совсем не то. Живой голос звучит по-другому, чем на микрофонах. Чем больше голос, тем больше микрофон прячется. И наоборот, чем меньше голос, тем больше микрофон его украшает.

Есть певцы, которые сделали карьеру на записях. Но живой голос — другое. И я поняла: есть гениальные голоса, которые не умеют записывать.

Запись — это как картина, которую вы оставляете на память истории. Я не хочу оставлять плохие картины, не соответствующие моим задумкам.

У нас будут проекты не только для меня. Но состав на проекты буду выбирать я, так как знаю, какие голоса с какими лучше сливаются и какой репертуар им подходит.

Ваш муж принимает участие в воспитании вашей дочки?

Насколько это возможно. Сейчас он в мировом турне, поэтому редко бывает в Латвии. Я в свое время переживала, что не уделяю дочке столько времени, сколько хотелось бы. Потом поняла, что ребенку нужна стабильность, постоянный детский сад, что не стоит мотать ее по гастролям. Моя мама взяла заботу о дочке на себя, и няня у нас прекрасная. Сейчас все хорошо. Хуже было бы, если бы я бросила карьеру ради дочки, и она позже чувствовала бы себя виноватой из-за моей несложившейся карьеры. А теперь Катя слушает мои оперы, “Травиату” знает наизусть и “Норму” напевает и гордится мамой. Конечно, мы скучаем друг по другу, но мои родители — золото, моему успеху я обязана им.

Вы хотели бы, чтобы ваша дочь стала певицей?

Нужно дать ей все, чтобы она потом выбирала сама. Она будет петь в хоре и играть на фортепиано и блок-флейте. Сама она говорит, что будет художницей. У нас весь дом в ее рисунках. Поживем увидим.

Как вы подзаряжаетесь энергией? Как отдыхаете?

Отдых мне сложно дается, мы недавно на Крит ездили, было очень жарко. Мне нравится с маской плавать под водой, рассматривать рыб, кораллы. В саду нравится сорники полоть — это меня успокаивает, а в голове в это время прокручиваю свои партии. И посуду мыть нравится. В общем, лежать на пляже камнем не умею.

Поп-музыку слушаете?

Да, но вместе с мужем слушать сложно — он сразу отмечает все плюсы и минусы записи. И если он слушает оперу, я не могу расслабиться, так как вслушиваюсь в звуковедение коллег.

Я слушаю разную музыку — не только поп, но и Мирей Матье, и Дассена, и “Любе”, и песни советского времени, и “Prāta Vētra”, и Маризу — все подряд. Чего мне не хватает, так это тишины. Ее сложно найти. В каждом магазине своя музыка играет, да еще так громко, что и на шопинг не сходишь. Везде шум, гам, хочется отключиться от этого.

Link to Interview

RUS.TVNET.LV: “Опера — грубый бизнес”

LISTEN ON